Мартин Хайдеггер

прежде достаточно не прояснила смысл бытия и не восприняла это прояснение как свою фундаментальную задачу

Лишь когда человеческое существо в событии прозрения как озаренное им отказывается от человеческого своеволия и бросает себя навстречу озарившему его свету, прочь от самого себя, человек в своем существе начинает отзываться на обращенное к нему озарение

Сущность человека покоится в его экзистенции

Священное же, которое есть пока еще лишь сущностное пространство божественности, опять же еще только хранящей измерение для богов и для Бога, взойдет в своем свечении только тогда, когда в своей долгой подготовке просветлиться и будет воспринято в своей истине само бытие. Только так от бытия, начнется преодоление бездомности, в которой блуждают не только люди, но само существо человека

Усиливающаяся бездумность проистекает из болезни, подтачивающей самую сердцевину современного человека. Сегодняшний человек спасается бегством от мышления…И все же каждый может выйти в путь размышления по-своему и в своих пределах. Почему? Потому что человек — это мыслящее, т. е. осмысляющее существо. Чтобы размышлять, нам отнюдь не требуется «перепрыгнуть через себя». Достаточно остановиться на близлежащем и подумать о самом близком: о том, что касается каждого из нас — здесь и сейчас, здесь, на этом клочке родной земли, сейчас — в настоящий час мировой истории

Вина отдельного человека остается на нем и она тем устойчивее, чем он отдельное

Каждый метафизический вопрос может быть задан только так, что спрашивающий — как таковой — тоже вовлекается в него, т.е. тоже подпадает под вопрос

Наш вопрос о Ничто — что и как оно, Ничто, есть — искажает предмет вопроса до своей противоположности. Вопрос сам себя лишает собственного предмета. Соответственно и никакой ответ на этот вопрос тоже совершенно невозможен. В самом деле, он обязательно будет выступать в форме: Ничто «есть» то-то и то-то. И вопрос, и ответ в свете Ничто одинаково нелепы

Как верно то, что мы никогда не схватываем все сущее в его абсолютной совокупности, так несомненно и то, что мы все-таки оказываемся стоящими посреди так или иначе приоткрывающейся совокупности сущего

Неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть вовсе не простой недостаток определенности, а сущностная невозможность что бы то ни было определить

Ужас приоткрывает Ничто. В ужасе “земля уходит из-под ног”. Точнее: ужас уводит у нас землю из-под ног, потому что заставляет ускользать сущее в целом. Отсюда и мы сами — вот эти существующие люди — с общим провалом сущего тоже ускользаем сами от себя. Поэтому в принципе жутко делается не “тебе” и “мне”, а “человеку”. Только наше чистое бытие в потрясении этого провала, когда ему не на что опереться, все еще тут

Без изначальной раскрытости Ничто нет никакой самости и никакой свободы

Изначальный ужас может проснуться в нашем бытии в любой момент. Для этого совсем не надо, чтобы его разбудило какое-то экстравагантное событие. Глубине его действия отвечает мелочность возможных поводов для него. Он постоянно готов ворваться к нам, и все же врывается, вырывая почву из-под наших ног, лишь очень редко

В Ничто человеческого бытия сущее в целом впервые только и приходит к самому себе сообразно своей наиболее подлинной возможности, т.е. конечным образом

В верно увиденном и верно эксплицированном феномене времени укоренена центральная проблематика всей онтологии

Расхожему опыту времени ближайшим образом и большей частью известно только «мировое время», но он вместе с тем всегда наделяет его ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫМ отношением к «душе» и «духу». И это даже там, где до выраженной и первичной ориентации философского вопрошания на «субъект» еще далеко

Время — вещь, о которой идет дело, наверное, все дело мысли

Мы ощутим его присутствие во всяком простом, достаточно свободном от предрассудков осмыслении сущего в его данности и подручной близости

…взаимное протяжение наступающего, осуществившегося и настоящего

Просвет протяжения наступающего, осуществившегося и настоящего сам допространственный, только поэтому он может вмещать пространство, то есть иметь место

Глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской приоткрывается сущее в целом

Смысл бытия никогда не может быть поставлен в противоположение к сущему или к бытию как опорному «основанию» сущего, ибо «основание» становится доступно только как смысл, пусть то будет даже бездна утраты смысла

Если с заботой исходное устройство присутствия считать достигнутым, то на этой основе должно стать возможно довести до осмысления и лежащую в заботе понятность бытия, т.е. очертить смысл бытия

Я могу посвятить жизнь работе, науке, обогащению, чему угодно другому, но человеком остаюсь, лишь выбирая одну возможность либо другую. По этой причине, не имея возможности избежать выбора, человек на что-то решается и непременно рассеивается в неподлинной экзистенции

В фундаментальном настроении ужаса мы достигли того события в нашем бытии, благодаря которому открывается Ничто и исходя из которого должен ставиться вопрос о нем

Собственное бытие к смерти, т.е. конечность временности, есть потаенная основа историчности присутствия

Понять направление, в каком вещь уже движется сама по себе — значит, увидеть ее смысл. Во вникании в такой смысл — суть осмысления. Осмыслением подразумевается больше, чем просто осознание чего-либо. Мы еще далеки от осмысления, пока просто что-то сознаем. Осмысление требует большего. Оно — отданность достойному вопрошания

Проседание сущего в целом наседает на нас при ужасе, ужас подавляет нас. Не остается ничего для опоры. В ужасе остается и захлестывает нас только это ничего. … В фундаментальном настроении ужаса мы достигаем того события, благодаря которому ставится вопрос о бытии, и, исходя из которого ставится вопрос о нем

Человек блуждает. Человек не просто вступает на путь блужданий. Он всегда находится на пути блужданий. Путь блужданий, которым идет человек, нельзя представить себе как нечто, что просто сопровождает его, наподобие ямы, в которую он иногда попадает. Путь блуждания принадлежит к внутренней структуре Dasein, в которую вовлечен исторический человек

Всякая онтология, распоряжайся она сколь угодно богатой и прочно скрепленной категориальной системой, остается в основе слепой и извращением самого своего ее назначения, если она